И вдруг Анжелика громко рассмеялась. Она представила себе беднягу Фипса в единоборстве с этой сладострастной женщиной… Ну мог ли устоять несчастный перед таким натиском? Конечно, нет! Пуритане плохо приспособлены к такого рода искушениям; в их душах страх перед грехопадением может сравниться лишь с неодолимым влечением, внушаемым им властью Зла.

Этот внезапный приступ веселья привел в замешательство Амбруазину, которая смотрела на Анжелику и ничего не понимала, буквально потеряв дар речи.

– Вы смеетесь! Вы и в самом деле сошли с ума?.. Вы не можете смириться с мыслью, что и он способен согрешить? Таковы все мужчины, говорю я вам! Нужно лишь найти слабое место, какое есть у каждого.

– У него нет слабых мест.

– Надо думать, есть… поскольку… я, можно сказать, шутя убедила его в том, что с его стороны было бы ошибкой ради такой женщины, как вы, пренебречь наслаждением, какое я ему предлагала.

Анжелике вдруг стало не до смеха.

– Что вы ему сказали?..

Амбруазина облизнула губы, как бы вспоминая любовные утехи. В ее темно-золотистых зрачках блеснул огонек торжества, тогда как лицо Анжелики невольно выдало ее тревогу.

– О, очень просто!.. Когда мы встретились в Ла-Эв, где я попросила Фипса высадить меня на берег… Я рассказала ему, что после его отправления из Голдсборо вы первым делом нашли Колена Патюреля… и отдались ему…

– Вы это сделали?

– Как вы побледнели вдруг… – пробормотала Амбруазина, с жестоким вниманием разглядывая собеседницу… – Выходит, я была не слишком далека от истины в своих предположениях на ваш счет, а также на счет этого молчаливого нормандца. У вас лежит к нему душа… А он вас просто любит… Как и многие другие… Все мужчины любят вас и жаждут вашей близости.

Выражение ее лица резко изменилось, и она вскрикнула, скрипнув зубами:

– …О, как я ненавижу вас! Я хотела бы видеть вас мертвой!..

И продолжала, перемежая слова душераздирающими криками:

– Нет! Нет! Не мертвой!.. Если бы вы умерли, из моей жизни исчезло бы все светлое! О боги! Как могу я желать вашей смерти и приходить в отчаяние от одной мысли, что вы можете покинуть этот мир?.. Я пришла слишком поздно! Если бы вы меня полюбили, все бы переменилось. Я исчезла бы в вас. Я стала бы вашей рабыней, а вы моей. Но вы привязаны к мужчине, к этому гнусному животному… Он приковал вас к себе!..

Она принялась выкрикивать такие непристойности, что Анжелике, которая не могла скрыть своего крайнего изумления, показалось, будто из этого прекрасного рта действительно выползают отвратительные змеи.

И как ни странно, именно этот истерический припадок герцогини спас от нервного кризиса Анжелику.

Когда Амбруазина рассказала о «разоблачениях», подсунутых ею Пейраку, Анжелика сразу же представила, какую бурю должны были вызвать эти обвинения в его душе. Ведь их примирение было еще таким хрупким! Она вспомнила его искаженное страшным гневом лицо от одной только мысли о возможной близости ее с Золотой Бородой.

Только постепенно и очень бережно, с величайшими предосторожностями, собрав все свое мужество и поступившись своей гордостью, черпая силу для преодоления испытаний во взаимной глубокой любви, им удалось залечить мучительные раны, нанесенные друг другу в те трагические минуты.

Можно представить, как должны были растравить эти слова Амбруазины совсем еще свежую рану на сердце Пейрака!..

Она почувствовала вдруг свое бессилие. Ей показалось, что она стоит перед катастрофой, которую нечего и пытаться предупредить или остановить, что все потеряно и остается лишь смириться и бежать закрыв глаза.

И в этот момент Амбруазина, разразившись дикими проклятиями, странным образом вернула ей уверенность. Растерянность Анжелики сменилась решимостью, а гнев против этой женщины охватил ее жарким пламенем.

– Довольно, – крикнула она, топнув ногой, и голос ее перекрыл вопли герцогини. – Вы отвратительны, вы просто гнусны! Замолчите! Мужчины, конечно, не ангелы, но именно такие, как вы, делают их пошлыми и глупыми. Замолчите! Я вам приказываю! Что до мужчин, они заслуживают уважения!

Они замолчали разом, как бы переводя дух перед новой схваткой.

– С вами действительно потеряешь голову, – сказала Амбруазина, пожирая собеседницу взглядом, словно перед ней было некое чудовище. – Я только что нанесла вам смертельный удар… И не вздумайте отрицать. Это было очевидно… Я показала вам, что ваша любовь, ваше божество, ваш идол не безгрешен… А вы находите возможным давать мне уроки… Чтобы защищать мужчин, всех мужчин… Черт возьми! Что за странная порода у этих людей?

– Это неважно… Я ненавижу несправедливость, и есть истины, которые я не позволю вам – как бы ни были вы умны, образованны и влиятельны – обливать грязью. В нашей жизни мужчина – это нечто очень важное, очень значительное. И если мы, женщины, не можем иногда постигнуть движение их мысли, следовать за ними – это еще не причина мстить им за наше ничтожество, принижая их, повергая их в рабство… Абигель говорила мне однажды нечто подобное…

– Абигель!

И снова герцогиня испустила крик, полный ненависти.

– Ах!.. Не упоминайте при мне это имя… Я ее ненавижу, эту лицемерную безбожницу! Я ее просто не выношу… Вы смотрите на нее с такой нежностью. Вы без конца с ней воркуете… Я как-то видела вас у нее через окно. Вы положили голову ей на плечо. Спали рядом с ней. Держали ни руках ее ребенка, покрывая его поцелуями…

– Тот крик в ночи… это были вы…

– Как могла я выдержать такое зрелище и не умереть от горя… Вы были там, около нее, счастливая… живая и счастливая… а ведь она должна была умереть… сто раз умереть…

Анжелика шагнула к герцогине. Казалось, сердце не выдержит переполнившего ее гнева.

– Вы пытались отравить ее? – сказала она вполголоса сквозь сжатые зубы. – …Вы даже подготовили ее гибель при родах… Когда вы поняли, что их время приближается, что они должны произойти той ночью, вы пришли ко мне, чтобы подсыпать снотворное в мой кофе… Его выпила мадам Каррер… случайно… Иначе я проспала бы всю ночь, а вы прекрасно знали, что без моей помощи Абигель могла бы умереть… вы допьяна напоили старую индианку, чтобы она не смогла позаботиться о роженице… Затем вы подлили отраву в приготовленный мной настой… Вы слышали, как я рекомендовала Абигель принимать его несколько раз в день… Вы пришли после обеда вместе с другими посетителями, чтобы исполнить ваш гнусный замысел… По счастью, Лорье закрыл своей корзинкой сосуд, Северина о нем забыла, а вечером я выплеснула микстуру в окно… Ее попробовал поросенок Бертильи и тут же подох…

Анжелика была настолько потрясена, что у нее не хватало слов.

– Вы хотели, чтобы я своими руками убила Абигель!..

– Вы любили ее, – повторила Амбруазина, – и не любили меня… Вас влекло ко многим, но только не ко мне; Абигель, дети, ваш котенок.

– Мой котенок… Так это вы… Вы били и мучили его… О, теперь я понимаю… Это вас он заметил в темноте, и от ужаса у него шерсть встала дыбом.

Анжелика нагнулась к Амбруазине, и глаза ее гневно блеснули:

– Вы хотели и его загубить… Но он вовремя вырвался… из ваших когтей…

– Вы сами в этом виноваты… – герцогиня попыталась прикинуться невинной девочкой. – …Вы делали все возможное, чтобы так и случилось… Вот если б вы меня любили…

– Ну как вы можете желать, чтобы вас хоть чуть-чуть любили, – воскликнула Анжелика, вне себя от гнева схватив герцогиню за волосы, и грубо тряхнув ее. – Ведь вы чудовище!..

Ее охватила такая ярость, что она, казалось, могла бы оторвать голову ненавистной герцогине. И вдруг, взглянув в лицо Амбруазине, она заметила по его выражению, что насилие доставляет той лишь удовольствие.

Анжелика резко оттолкнула ее от себя, и герцогиня почти упала на глинобитный пол. Как и в ту ночь в Порт-Руаяле, когда она лежала обнаженная на своем алом плаще, лицо ее с полузакрытыми глазами было озарено светом какого-то странного наслаждения.

– Да, – пробормотала она, – убейте меня. Убейте меня, моя любимая…